Софья Васильевна Ковалевская (урождённая Корвин-Круковская; 3 [15] января 1850 — 29 января [10 февраля] 1891) — русский математик и механик, с 1889 года иностранный член-корреспондент Петербургской Академии наук. Первая в России и в Северной Европе женщина-профессор и первая в мире женщина-профессор математики (получившая ранее это звание Мария Аньези никогда не преподавала). Автор повести «Нигилистка» (1884) и «Воспоминаний детства».
Если за что и могла упрекать мать-природу Софья Васильевна Ковалевская, так только за то, что наделила ее сердцем, которое не смогло вместить всех страстей, обуревавших его. Она очень многого хотела от жизни. И, что редко случается в этом мире, добилась всего, чего хотела. Только, как и большинство смертных, не смогла ни сберечь то, чем владела, ни распорядиться этим достоянием должным образом. Судьба рано увела Ковалевскую прочь из России, и сколько раз ни пыталась она вернуться на родину с тем, чтобы больше никогда не покидать ее, достойного места под родными небесами для нее не нашлось. Развивать свое дарование ей пришлось в Берлине и Гейдельберге, реализовать себя удалось в Стокгольме, а величайший триумф подарил ей Париж.
О пользе русской лени
В семействе генерал-лейтенанта от артиллерии Василия Васильевича Корвин-Круковского различий между детьми старались не делать, но все-таки старшенькой – Анечке, и младшему – Федюшке тепла доставалось больше. Анюта была невероятной красавицей, а Федор – долгожданным наследником. Средняя же – Сонечка, и красотой не вышла, и мальчиком не уродилась. Рядом со старшей сестрой, которую очень любила, она чувствовала себя воробышком в тени жар-птицы. Не это ли невольное соперничество и породило то неуемное честолюбие, которое всю жизнь сжигало Софью, и которое, если рассуждать хладнокровно, и возвело ее на вершину славы, и привело к ранней гибели?
Семейная легенда возводила родословную Корвин-Круковских к венгерскому королю Матиашу Корвину, покровителю наук и искусств. Во всяком случае, сама Софья Васильевна была убеждена, что страсть к ученым занятиям она унаследовала именно от него: «Я получила страсть к науке от предка, венгерского короля Матвея Корвина; любовь к математике, музыке и поэзии от деда матери с отцовской стороны, астронома Шуберта; личную свободу от Польши; от цыганки-прабабки – любовь к бродяжничеству и неумение подчиняться принятым обычаям; остальное от России». Но кто знает, проявилась ли бы эта наследственность, если бы не дядюшка Петр Васильевич.
Он не только рассказывал малышке-племяннице сказки, но и посвящал в разнообразные прожекты, коими мечтал осчастливить человечество. В «Автобиографическом рассказе», опубликованном в журнале «Русская старина», Софья писала: «И вот, в часы этих бесед, между прочим, мне впервые пришлось услышать о некоторых математических понятиях, которые произвели на меня особенно сильное впечатление. Дядя говорил о квадратуре круга, об асимптотах –прямых линиях, к которым кривая постоянно приближается, никогда их не достигая, и о многих других, совершенно не понятных для меня вещах, которые, тем не менее, представлялись мне чем-то таинственным и в то же время особенно привлекательным».
А тут и Его величество Случай вмешался. Во время ремонта в усадебном доме на детскую не хватило обоев. Поскольку заказывали их в столице, то за недостающим куском надо было посылать кого-нибудь за 500 верст в Петербург, «но, – констатирует Сонечка, – как часто в подобных случаях водится, по деревенской халатности и присущей вообще русским людям лени все откладывали в долгий ящик». А тут и ремонт закончился. Ну не ехать же в такую даль из-за одного куска обоев! Решили обклеить детскую старыми газетами, но вместо них под руку попались литографированные записи лекций по дифференциальному и интегральному исчислению академика Остроградского, которые слушал Василий Васильевич в бытность свою молодым офицером. Одиннадцатилетнюю девочку странные закорючки просто заворожили: «Меня забавляло разглядывать эти пожелтевшие от времени листы, все испещренные какими-то иероглифами, смысл которых совершенно ускользал от меня, но которые, я это чувствовала, должны были означать что-нибудь очень умное и интересное я, бывало, по целым часам стояла перед стеною и все перечитывала там написанное. Должна сознаться, что в то время я ровно ничего из этого не понимала, но меня как будто что-то тянуло к этому занятию».
Барышни подрастали. Анечка с головой ушла в сочинительство, отправляя свои повести в «Эпоху», редактируемую самим Достоевским, а младшая с упоением решала математические задачи. Федор Михайлович увлекся юной своей авторессой и даже сделал ей предложение, но Анна ему отказала. Ее сердце было холодно, что и делало ее такой рассудительной: «…ему нужна совсем не такая жена, как я. Его жена должна совсем, совсем посвятить себя ему, всю свою жизнь ему отдать, только о нем и думать. А я этого не могу, я хочу сама жить. К тому же он такой нервный, требовательный. Он постоянно как будто захватывает меня, всасывает меня в себя, при нем я никогда не бываю сама собою». Так Софья отразила тот давний разговор в своих воспоминаниях. Сама же она была влюблена в известного писателя до головокружения и, окажись на месте сестры, непременно ответила согласием: для девочки-подростка естественно было считать наивысшим счастьем возможность раствориться без остатка в любимом человеке. Сама она на это была не способна. Только поймет это Сонечка гораздо позже.
«Маленький феномен»
Девушки мечтали вовсе не о любви. Им хотелось учиться. Вернее, учиться на самом деле хотелось Софье, а Анне просто невмоготу была тихая размеренная жизнь в отцовском доме, ей хотелось ярких впечатлений и приключений. Сестры Корвин-Куковские были слишком нетерпеливы. Скорее всего, отец рано или поздно отпустил бы их за границу. Он любил своих дочек, но для того, чтобы смириться с их выбором и отказаться от собственных взглядов на жизнь, генералу требовалось время. А дочери ждать не хотели. Видя настойчивое желание Сонечки выйти замуж за Владимира Ковалевского, он дал согласие на брак, хотя отнюдь не считал Владимира Ковалевского, молодого ученого без средств к существованию, подходящей партией для Сони. А ведь мог и воспротивиться. Так что обвинять его в том, что он толкнул дочь на фиктивный брак несправедливо. Кстати, о том, что брак не настоящий, родители так и не узнали – молодые сразу после венчания отбыли в столицу.
Владимир писал брату о своей избраннице: «Я со всею своею опытностью в жизни, с начитанностью и напористостью не могу и вполовину так быстро схватывать и разбирать разные политические и экономические вопросы, как она; и будь уверен, что это не увлечение, а холодный разбор. Я думаю, что эта встреча сделает из меня порядочного человека, что я брошу издательство и стану заниматься, хотя не могу скрывать от себя, что эта натура в тысячу раз лучше, умнее и талантливее меня. О прилежании я уже и не говорю, как говорят, сидит в деревне по 12 часов, не разгибая спины, и, насколько я видел здесь, способна работать так, как я и понятия не имею. Вообще это маленький феномен, и за что он мне попался, я не могу сообразить».
Может, для того и «попался», чтобы стать стимулом к серьезной научной карьере. Владимир занимался палеонтологией, подавал надежды и даже добился на этом поприще определенных успехов, но ему не хватало целеустремленности и настойчивости. К тому же наука не была для него всепоглощающей страстью, как для Софьи. Молодой муж в глубине души надеялся, что фиктивным брак будет недолго. Но для Софьи он оставался лишь «братом», без поддержки которого не могла осуществиться ее заветная мечта. Она с головой ушла в науку сначала в Гейдельберге, затем в Берлине, где частные уроки ей давал сам Вейерштрасс. Ковалевская работала много и упорно. В июле 1874 года ученый совет Геттингенского университета заочно, без формальной защиты, присудил ей степень доктора философии по математике и магистра изящных искусств «с наивысшей похвалой». Воодушевленная таким признанием, Софья вместе с мужем вернулась на родину в надежде преподавать математику в университете, но по российским законам она могла рассчитывать лишь на место учительницы арифметики в начальных классах гимназии. Владимир сдал магистерские экзамены в Петербургском университете, а Софью к ним не допустили. Вернее на заседании физико-математического факультета разрешение было дано, но министром просвещение оно утверждено не было.
Владимир мечтал об университетской кафедре, но добиться ее не смог. Чтобы содержать семью, он оставил науку, ударился в коммерцию, и одно время Ковалевские слыли в Петербурге богачами, а их маленькой дочке, тоже Софье, прочили судьбу наследницы миллионов. Увы, к коммерции у него было способностей еще меньше, чем к науке. В конце концов, он разорился и покончил счеты с жизнью. Известие о смерти мужа Софья получила уже за границей, куда сбежала от семейной жизни, которая оказалась для нее слишком тяжким испытанием.
Убеждения, приложенные к практике
30 января 1884 года г-жа Ковалевская прочитала первую лекцию в Стокгольмском университете, а через полгода была назначена на должность профессора. Пригласил ее в Швецию профессор Миттаг-Леффлер: «Для меня же будет высшим счастьем иметь возможность привлечь Вас, как коллегу, в Стокгольм, и я не сомневаюсь, что если Вы будете в Стокгольме, то наш факультет будет одним из первых по математике во всем мире».
Заинтересованность уважаемого профессора можно понять. Стокгольмский университет, созданный на пожертвования жителей шведской столицы, был открыт совсем недавно и стремился как можно быстрее создать себе прочную репутацию, дабы противостоять оплотам консерватизма – старым государственным университетам Упсалы и Лунда.
Средства на университет собирали всем миром. Население Стокгольма тогда составляло немногим более 200 тысяч человек: состоятельных людей среди них было немало, а вот баснословных богачей почти не было. Так что деньги, жертвуемые горожанами, для подавляющего большинства из них вовсе не были «лишними». Но общее дело они ставили выше личных интересов. На Софью Васильевну это не могло не произвести должного впечатления. В одном из писем родным в Россию она писала: «Здесь, в Стокгольме, чувствуешь действительно, что в жизни существует известная связь между убеждением и делом. Вообще говоря, уверить в чем-нибудь шведа дело нелегкое, но раз это удалось, он на полдороге не останавливается и тотчас, как само собою понятное последствие, прилагает свое убеждение к практике, облекает его в вещественную форму». Секрет подобного великодушия был прост. В Швеции, как отмечала в своих записках наблюдательная Ковалевская, погоня за богатством, равно как и борьба за хлеб насущный, не имели того размаха как в остальной Европе.
В уже упомянутом нами «Автобиографическом рассказе» Софья Васильевна весьма подробно описывала свои впечатления:
«…Я поселилась в Швеции с 1883 года, и за это время так освоилась с тамошнею жизнью, что чувствую себя там как дома. Стокгольм очень красивый город, и климат в нем довольно недурен, только весна бывает неприятна. У меня большой круг знакомых и мне приходится часто бывать в обществе. Даже езжу ко двору.
Что касается шведского общества, то я должна сказать, что образованная часть его мало отличается от общества петербургского; но если взять все общество, то в Швеции оно стоит, конечно, неизмеримо выше, чем в России.
Отличительная черта шведов – чрезвычайное добродушие и мягкость, которые развились у них, я думаю, потому, что в их истории никогда не было гнета. У них, правда, существуют партии, но борьба их принимает мягкие формы: как-то не замечаешь желания насолить друг другу. Всего яснее проявляется национальный характер в отношениях Швеции к Норвегии. Первая в большинстве случаев делает уступки последней, так что Норвегия, которая некогда была присоединена к Швеции, в настоящее время признана во всех отношениях равноправною.
Король Оскар – милый и образованный человек. В молодости своей он посещал университетские лекции и теперь еще обнаруживает известный интерес к науке, хотя я и не поручусь за глубину его знаний. Лично с университетом он не имеет ничего общего, но очень сочувствует ему и весьма дружелюбно относится к профессорам вообще и в частности ко мне. В политическом отношении он проявляет общие всем шведам черты: мягкость и уступчивость. Так, например, в последней, так называемой министерской, истории, когда произошли по некоторым делам разногласия между королем и министерством, и кончились тем, что уступил король…»
Борьба за счастье
Не одна лишь математика владела душою Софьи. В отличие от сестры литературное дарование в ней открылось довольно поздно и, как полагали некоторые критики, если бы судьба отмерила ей более долгую жизнь, она и на этом поприще могла бы достичь немалых высот. Софья Васильевна писала стихи, повести, остались черновики незаконченного романа. Но ярче всего ее индивидуальность раскрылась в произведении, которое она написала вместе со своей подругой, писательницей Анной Леффлер-Эдгрен, сестрой профессора Миттаг-Леффлера. Называлось оно «Борьба за счастье. Две параллельные драмы» и было опубликовано в Стокгольме в 1887 году, а в русском переводе только в 1892-м, когда Ковалевской уже не было в живых.
Идея принадлежала Софье: изобразить судьбу персонажей в двух плоскостях – как она сложилась «на самом деле» и «как могла бы сложиться». Ковалевская свято верила, что все поступки человека предопределены, однако бывают в жизни такие моменты, кода тот получает возможность выбора, в зависимости от которого жизнь дальше укладывается в соответствующий, тоже предопределенный сценарий. К этой мысли она пришла под влиянием работ выдающегося французского математика Анри Пуанкаре, посвященных дифференциальным уравнениям. Если не вдаваться в детали, то теория Пуанкаре сводится к тому, что есть процессы, которые можно описать определенной кривой; она непрерывна до тех пор, пока не подойдет к точке раздвоения (так называемой точке бифуркации) и в момент достижения этой точки невозможно заранее определить, по какому из двух направлений процесс пойдет дальше. Суть же сюжета драмы в том, что если влюбленные не готовы без остатка посвятить себя друг другу, любовь умирает. Сценических подмостков она не увидела, но в судьбе авторов стала пророческой.
Софья повстречала Максима Ковалевского, известного юриста и социолога, тоже волею судеб вынужденного жить на чужбине. Их роднило многое, потому ей и показалось, что он и есть ее судьба. Чувства были взаимны и серьезны, но как раз в то же самое время Ковалевская вплотную подошла к решению задачи, перед которой отступил великий Лагранж. Бросить работу, которой было посвящено несколько лет упорного, мучительного труда, она не смогла. Встречи с любимым и разговоры о предстоящей свадьбе становились все реже.
Законченное исследование отправилось в Парижскую академию на соискание премии Бордена «за усовершенствование в каком-нибудь важном пункте теории движения твердого тела». За полвека, которые к тому времени существовала премия, ее вручили только десять раз и то за частные решения оговоренной проблемы, а с 1885-го в течение трех лет вообще не вручали. Русского математика ожидала заслуженная победа. Но получив известие, Ковалевская даже радоваться не могла, настолько была истощена и физически, и умственно. 12 декабря 1888 года она прибыла в Париж. Максим Ковалевский присутствовал на церемонии награждения, был свидетелем триумфа любимой женщины (в связи с важностью сделанного ею открытия, сумма премии была увеличена с трех до пяти тысяч франков), но вместо гордости за нее, испытывал разочарование от того, что на ее лице появились новые морщинки. Недели через три после церемонии Софья писала Миттаг-Леффлеру: «Со всех сторон мне присылают поздравительные письма, а я, по странной иронии судьбы, ни разу в жизни не была так несчастна, как теперь».
Забыть о горе помогала работа. Ковалевская продолжает свои исследования, чтобы выставить результаты на соискание премии Шведской академии наук. И эту премию она получила. А вскоре ее коллеги, математики Чебышев, Буняковский и Имшенецкий, решили добиться для Софьи Васильевны звания члена-корреспондента Российской Академии наук. На специальном заседании ученым мужам сначала пришлось принять (20 голосов «за», 6 – «против») положение «о допущении лиц женского пола к избранию в члены-корреспонденты». А затем уже на заседании Физико-математического отделения академии Ковалевская была избрана членом-корреспондентом (14 голосов «за», 3 – «против»). В Стокгольм полетела телеграмма: «Наша Академия наук только что избрала Вас членом-корреспондентом, допустив этим нововведение, которому не было до сих пор прецедента. Я очень счастлив видеть исполненным одно из моих самых пламенных и обоснованных желаний. Чебышев».
Но и эта победа была не полной и окончательной. В апреле 1890 года Ковалевская отправилась на родину в надежде, что ее изберут в члены академии вместо умершего математика Буняковского. Когда она пожелала, как член-корреспондент, присутствовать на заседании Академии, ей ответили, что это «не в обычаях Академии». Могло ли неблагодарное отечество нанести своей талантливой дочери большее оскорбление?
Через год Софьи Васильевны не стало.
Ее подруга и соавтор Анна Эдгрен встретила своего суженого в год, ставший триумфальным для Софьи. Через полтора года она вышла за него замуж, став маркизой де Кампосага. После смерти Софьи Анна, которая благодаря супругу к тому времени уже сделалась герцогиней де Кайянелло, писала: «Коротка или продолжительна жизнь – это вопрос второстепенный; вся суть в том, насколько она богата содержанием – для себя и для других. А при такой точке зрения жизнь Ковалевской длиннее жизни большинства людей. Она жила ускоренной жизнью, пила полною чашей из источника счастья и из источника горя».
