Анна Васильевна Тимирёва (урождённая Сафонова, во втором замужестве Книпер) – 1893—1975 – фактическая жена адмирала Колчака, русская поэтесса, дочь известного композитора и пианиста В. И. Сафонова; с 1911 г. замужем за морским офицером, затем контр-адмиралом С. Н. Тимирёвым, с которым развелась в конце 1918 г. и до января 1920 г. фактически была женой адмирала Колчака. После его ареста в январе 1920 г. добровольно последовала за ним — «самоарестовалась».
Анна Тимирева после расстрела адмирала Колчака в феврале 1920 года прожила еще полвека, проведя в тюрьмах, лагерях и ссылках в общей сложности около тридцати лет. Во второй половине XX века Анна Васильевна работала консультантом по этикету на съемках фильма Сергея Бондарчука «Война и мир», который вышел на экраны в 1966 году, а в 1968-м получил «Оскар».
До последних лет жизни она писала стихи, посвященные Колчаку.
Автор: Ирина ЛЫКОВА
ЗАПРЕТНАЯ ЛЮБОВЬ КОЛЧАКА
“Мундир английский, погон французский, табак японский, правитель Омский”, — пели частушки про Колчака в гражданскую. Его, вчерашнего любимца России, покорителя Арктики и героя Севастополя, теперь ненавидели не только на “красной” половине России, но и на “белой”. Его предали все — союзники, собственная армия, правительство, даже личная охрана. Верными остались лишь две женщины, потому что обе любили его, каждая по-своему…
СОНЯ
1903 год, село Казачье. После трех лет, не считая небольшого перерыва, проведенных в ледяной пустыне Арктики, сиротливая, заснеженная кучка домов на реке Яне в полусотне верст от Иркутска выглядит краем обетованным, дивным оплотом цивилизации. Здесь живут не каюры, не поморы и не якуты, а сибирские казаки самой что ни на есть русской крови, водятся кони, а не олени. Впрочем, с десяток оленьих упряжек все же стоят у лучшей избы. “Это якуты городскую барышню привезли”, — внесла ясность местная старуха. “Что еще за барышня?”, — удивился начальник экспедиции, Александр Васильевич Колчак. “Обыкновенная барышня, Софьей Федоровной величают. Из самого Петербурга приехала, привезла ящики в едой для каких-то людей. Которые должны придти с севера. Это не вы ли будете?”.
Не может быть, Соня! Да как она здесь? Три года назад они расстались в Петербурге женихом и невестой. Их, не без умысла, познакомили родители Колчака. Софья Омирова — выпускница Смольненского института благородных девиц, круглая сирота, поражала самостоятельностью и не по-женски железной волей. Она ничуть не стеснялась своего очень скромного, темненького учительского платья, да что там! даже гордилась, что сама зарабатывает себе на кусок хлеба, преподавая сразу пять иностранных языков — от итальянского до польского. Они могли бы пожениться сразу, да перед Сашей, истосковавшимся на военных судах в мирное время (с утра до вечера — муштра нижних чинов, с вечера до утра — покер в кают компании, единственная отдушина — самообразование: гидрология, магнитология, история морских сражений и рискованных путешествий, и даже китайский язык), только-только замаячила перспектива настоящего приключения — на его запрос в Географическое Общество пришел ответ: барон Толль, собиравшийся на поиски земли Санникова, согласился взять Сашу с собой. Свадьбу решено было отложить до окончания экспедиции.
Три года назад он, двадцатишестилетний лейтенант, еще в глаза не видавший Арктики, в новеньком черном с золотом мундире, при кортике и при усах, рассказывал невесте о доселе непокоренной земле, которую еще в 1809 году с самой северной точки Евразии — мыса Челюскина — увидел за морем, на самом горизонте, купец Яков Санников. Соня слушала, и от жгучего интереса у нее расширялись зрачки. Какими-то глазами она станет смотреть на него теперь? Половины зубов не хватает, суставы уродливо распухли, кожа задубела и потрескалась, глаза слезятся, душит тяжелый кашель… Дорого дались участникам экспедиции поиски земли Санникова, которой, может, и не было никогда!
Колчак вспомнил, как почти двумя годами ранее смотрел в спины уходящим в буран товарищам — начальнику экспедиции барону Толлю, магнитологу Зебергу и еще двум каюрам, умевшим безошибочно находить безопасный путь по годовалому льду. После бесцельных и бесконечных одиннадцати месяцев на затертой льдами шхуне “Заря” решено было разделить экспедицию. Барон Толль со спутниками пешком отправился к острову Беннета — считалось, что оттуда до земли Санникова рукой подать! Остальным предписывалось спасать шхуну. Колчак должен был попасть в первую группу, да заболел. И ведь целый год ничего с ним не случалось, хотя, бывало, и спал в сыром мешке на снегу, и сорок дней подряд в лютый холод тянул лямку нарт, заглушая голод курением трубки — вдвоем с Толлем они прошли 500 верст по Таймыру к фиорду Гафнера… А тут вдруг, залатывая очередную течь в трюме (глыбы льда то и хорошо пропарывали шхуну насквозь), в который уж раз вымочил ноги, и на тебе: воспаление надкостницы челюсти, страшный жар. Пришлось остаться на “Заре”. Вот уж, воистину, неисповедимы пути Господни! Эта болезнь, от которой Колчак чуть не умер, на самом деле спасла его — ведь из тех, кто ушел с Толлем со шхуны, живым не вернулся ни один! И спасательная экспедиция, спешно организованная Колчаком сразу по возвращении на Большую землю, ничего не дала, кроме спасения дневников и гидрологических коллекций Толля.
