Фаина Георгиевна Раневская (урождённая Фаина Гиршевна Фельдман) – 27.08. 1895 — советская актриса театра и кино, народная артистка СССР Британская энциклопедия «Кто есть кто» включила ее в число лучших актрис XX века.
Талантливая актриса могла одной фразой навсегда влюбить в себя зрителя. Именно такой фразой стала — «Муля, не нервируй меня!» из кинофильма Подкидыш, которую придумала сама Раневская. Всю оставшуюся жизнь «Муля» преследовал Раневскую: так кричали мальчишки при виде её на улицах, эту фразу первой вспоминали при знакомстве с ней. Даже Брежнев на вручении ей в 1976 году (в связи с 80-летием) ордена Ленина вместо приветствия сказал: «А вот идёт наш Муля, не нервируй меня!». Раневская ответила: «Леонид Ильич, так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы!». Генсек смутился и добавил: «Простите, но я вас очень люблю».
Раневская родилась в семье небогатого нефтепромышленника 27 августа 1885 года. Кстати с годом рождения Фаины Георгиевны и по сей день путаница. Обычно различные справочники и энциклопедии указывают, что Раневская родилась в 1986 году. В «Метрической книге для записи родившихся евреев на 19885 год» записано, что в браке мещанина Гирша Хаимова Фельдмана и мещанки Мильки Рафаиловны Заговаловой родилась доч Фаина Фельдман.
… Позже знаменитая актриса будет крайне смущена, когда советское правительство объявило эту дату Днем кино. «Поверьте, — убеждала она друзей, — я никак не заслужила такого персонального праздника!» Но когда в начале тридцатых годов то же правительство стало выдавать паспорта, не требуя метрик и документов, и можно было назвать любую дату рождения, Раневская горестно сетовала: «Какая я идиотка! Скостила себе только два года, что провела на курортах, а Любочка Орлова — сразу десять лет, и в «Веселых ребятах» она не тридцатилетняя женщина, а целка-невредимка в 20 лет!»
Таганрогский небогатый нефтепромышленник владел собственным пароходом, конторой, магазином, был почетным членом благотворительного ведомства императрицы Марии, старостой хоральной синагоги города, основателем приюта для престарелых евреев. На главной улице Таганрога, Николаевской, он построил двухэтажный особняк, где прошло детство Раневской. «Когда мы въехали в него, — вспоминала она, — отец метался по комнатам, с ужасом глядя на потолки: все они были разной формы: ромбичесике, трапециевидные, усеченнопирамидальные, голова от них шла кругом. «Что это значит? — спросил он архитектора. Тот смущенно потупил глаза: «Искания». С тех пор странности не переставали окружать меня.
Она не играла в куклы, сторонилась старшей сестры, красавицы Изабеллы, и старшего брата. Нескладная заикающаяся Фани, у которой не было друзей, часами сидела рядом с матерью на балконе, простиравшемся по моде конца ХIХ века над всем тротуаром, слушала сказки братьев Гримм и Андерсена. Потом появился младший брат и все внимание мамы переключилось на него — братик болел и скоро умер. На всю жизнь Фаина запомнила этот эпизод: «Мне четыре года. В детскую входит бабушка, очень бледная, она говорит, что мама больна и что если мы, дети, будем шуметь, мама умрет. Мне, делается страшно, и я начинаю громко плакать. Потом я вхожу в комнату. В ней никого нет. На столе стоит ящик, очень красивый. Я заглядываю внутрь — в нем спит мой новый братик. Мне жаль его, я начинаю плакать. Мне очень хочется посмотреть на свое лицо в зеркало. Я сдергиваю с зеркала простыню и начинаю себя рассматривать. И думаю: «Вот какое у меня лицо, когда я плачу оттого, что умер брат! И мне уже не жаль брата, я перестаю плакать и думать об умершем. Это был день в который выяснилась моя профессия».
Театр в детстве ей запомнился одним. В Таганроге гастролировала оперная труппа, которая давала «Аскольдову могилу». Оркестр, поющие без остановки актеры так напугали девочку, что она завопила: «Мама, пойдем в оперу, где не поют!» Не зря говорят, что все в человеке закладывается в его ранние годы. Детские впечатления настойчиво подталкивали Фаину к актерству. У нее не было друзей, она играла на улице одна. Недалеко от ее дома была закусочная — монополька, как ее называли, потому что торговля водкой в разлив и на вынос всегда была государственной монополией. «Я любила устроиться в стороне и наблюдать за посетителями, — рассказывала Раневская. — И однажды к ужасу родных разлеглась под столом в гостиной, и выругавшись трехэтажным матом, который, я, конечно, безбожно исказила, ибо не понимала ни одного слова, стала распевать песню, слышанную у монопольки. Допеть мне не удалось: мама надавала по губам».
В гимназии училась она отвратительно — не вылезала из троек. Особенно не давалась математика. Однако, когда увидела, как работает отцовский счетовод, дело сдвинулось с места. Встала за конторку и, напялила очки, стала деловито щелкать на счетах, вмиг решив казавшуюся непосильной задачу, что покупал сукно по одной цене, а продавал его вдвое дороже.
